Кирилл Мошков: «В джаз идут не для того, чтобы покупать кадиллаки»

Наверное, никто не знает о российском джазе столько, сколько знает Кирилл Мошков. Главный редактор журнала «Джаз.ру», член совета Центра исследования джаза, лектор и преподаватель Московской академии джаза, автор книг и отдельных разделов о российском джазе в зарубежных изданиях. А теперь ещё и автор документального фильма, посвящённого 100-летию российского джаза, которое будет отмечаться осенью 2022 года. Мы встретились во время фестиваля авторского джаза в Джаз-клубе Everjazz, на котором Кирилл Мошков уже не первый раз участвует в качестве члена жюри.

– С чего начались ваши отношения с джазом?

– Это была чистая случайность, я не собирался заниматься исключительно джазом. Я журналист широкого профиля, но в 90-е журналистов, которые занимались музыкой, на радио было на все вкусы. Меня уговорили в 1994 году работать на радио «Ракурс» только потому, что я согласился делать программу о джазе. На станции было семь редакторов по числу дней, и на свой день ты делал такое количество рубрик, которое мог потянуть, приглашал то количество гостей, которое мог обеспечить. У меня эфирным днем была суббота, когда никто не хотел выходить в эфир – потому что в субботу все музыканты работают. Но наша рок-группа играла по средам. Поэтому весь день в субботу я был на эфире.

Джаз – это очень клейкая субстанция. Когда коготок увяз – всей птичке пропасть. А коготок увяз очень быстро – когда я начал делать программу на радио, я понял, что мне хочется создавать тематические выпуски, посвящённые не только известным зарубежным джазовым музыкантам, но и российским. Я начал с ними знакомиться. Понял, что можно делать достойные интересные беседы. Потом выяснилось, что мы обладаем уникальной для радиостанции особенностью – у нас есть концертная студия, и мы начали делать живые концерты. Через три года вся московская и не только московская джазовая сцена была в моей записной книжке. И я понял, что буду этим заниматься. Я стремлюсь делать что-то интересное. И в результате всю жизнь занимаюсь хобби.

– И хобби такое, что приходится знать о джазе практически всё. В чём специфика развития отечественного джаза?

– Джазу повезло с элементом институционализации. В 1974 году джаз попал в программу музыкальных училищ, в конце 80-х – в программу вузов. Джаз превратился в школу. Да, это убавило спонтанность и столь ценимую многими независимость. Нынешнее поколение джаза, может быть, не обладает такой спонтанной мотивацией реализации, которая была у нашего «поколения физиков» полвека назад, зато у них есть преимущество русской исполнительской школы. Она славится во всём мире, и после того, как в 70-е годы в неё начал постепенно входить джаз, к 90-м годам в стране образовалась качественная школа джазовой педагогики.

Есть колоссальные фигуры, которые до сих пор преподают, такие, как Игорь Бриль – человек, который стоял у истоков образования, будучи блестящим концертирующим джазовым пианистом. Его профессор в Институте имени Гнесиных был учеником Нейгауза, то есть Бриль – непосредственный наследник русской пианистической школы. И это в значительной степени определило лицо российского джаза, так как среди наших джазменов многие пианисты, саксофонисты, трубачи, гитаристы играют на мировом уровне, потому что у них есть преимущество – великая русская педагогическая школа.

– А как на ваш взгляд обстоят дела с джазовой школой Екатеринбурга? 

– Екатеринбургской джазовой авторской школе полвека, если не больше. Екатеринбург стабильно, поколение за поколением поставлял на отечественные джазовые сцены музыкантов весьма высокого уровня – не исполнителей, а, прежде всего, авторов. Владимир Чекасин из Екатеринбурга, его эстетический антипод – Владимир Пресняков-старший – тоже из Екатеринбурга. Два космически далёких друг от друга явления, но у них есть своё лицо, это не просто исполнители, которые играют то, что приходится играть. И нынешнее поколение, в том числе те, кто сейчас учится и параллельно работает в Москве – тот же Юра Псянчин – серьёзные инструменталисты, созревшие мастера.

В Екатеринбурге есть своя джазовая сцена, потому что есть училище, десятилетка, Джаз-клуб EverJazz. Клуб как часть структуры – это лицо екатеринбургской сцены, это флагманская площадка. Здесь развитие джаза меньше связано с филармонией, чем в других городах, которые находятся от центра дальше за Урал. У вас есть мощнейшие преподаватели, которые сами являются состоявшимися музыкантами – Сергей Пронь, Виталий Владимиров, Игорь Паращук. Все они выступают по всему миру и занимают высокое место в табели о рангах – не только российской, но и мировой. Они оказались ещё и состоятельными педагогами, делают своё дело, которое складывается в школу.

– Насколько сейчас успешна джазовая индустрия в России, что в ней происходит?

– Последние 10 лет у нас предпринимаются достаточно впечатляющие попытки эту индустрию поднять. Это, прежде всего, связано с деятельностью продюсерского центра Игоря Бутмана в Москве, который объединяет массу музыкантов.

В какой-то то момент нашей бедой стало то, что от обеих моделей культурной политики мы взяли худшее. От социальной системы – господдержку всего, что может её добиться, не потому что эти артисты могут делать что-то интересное, а потому что это штатные коллективы филармоний. От либеральной модели мы взяли идею «хорошо только то, что хорошо продаётся». Между этими идеями мы и бьёмся, но постепенно преодолеваем – усилиями, прежде всего, самого сообщества, как бы мало оно ни было, применительно к джазу. Я слежу за шоу-кейсами не только в области джаза. Бывают джазовые секции, и приходят десятки людей, которые занимаются концертами, организацией программ в клубах, музыканты, которые чувствуют, что если они сами себя не спродюсируют – их никто не спродюсирует.

Джаз – это шаткая основа для музыкального бизнеса, туда идут не для того, чтобы покупать кадиллаки. Здесь работает другая мотивация. Музыканты приходят в джаз, чтобы решать сложные музыкальные задачи. Человек, который приходит в джаз зарабатывать деньги – это нонсенс. Он больше заработает в кабаке или в попсе в сопровождающем составе. Сейчас у молодых эстрадных звёзд играет половина джазовых музыкантов, и это нормально, так происходит во всём мире. Но в России уникальная ситуация, потому что у нас джазовые музыканты тоже зарабатывают. Не бог весть сколько, но зарабатывают. По крайней мере в Москве и Санкт-Петербурге есть люди, которые играют только джаз и этим живут. Но большинство из них ещё и преподаёт, это, конечно, даёт кусок хлеба.

– А слушатели джазовой музыки – это по-прежнему очень узкая категория? Здесь что-то меняется?

– Слушатели джаза – это всего лишь три процента всей музыкальной аудитории. Зато мы говорим – это правильные три процента. Как правило, это эстетически подготовленные люди, с высоким образовательным цензом, люди состоявшиеся и та молодёжь, которая тянется к джазу.

Каждый год на фестивалях по всей стране мы видим огромное количество молодой аудитории, что всегда очень удивляет наших зарубежных гостей. Они привыкли, что 75% аудитории джазового концерта – это «серебряные головы», но нет, у нас 50% – это молодая аудитория. 

– Сейчас вы работаете над документальным фильмом «Джаз 100» к столетию российского джаза. Когда смотреть?

– Мы обязаны сдать фильм к октябрю. Должна быть 145-минутная полнометражная версия, потом будет телеверсия, и в течение года будут опубликованы интервью целиком – сейчас отснято около 30 интервью, от 20 минут до 1,5 часов. В феврале у нас начался монтажный период. Я всю жизнь бегал от документального кино. Так получилось, что я из семьи, в которой все занимались документалистикой: дед – сценарист и редактор, отец – режиссёр-документалист, матушка работала в производстве кино. А я от этого бегал – ну вот, догнало, не отпустило. Не знаю, что за кино получится. Но должно быть, по крайней мере, интересно.

Текст: Валерия Костюник, фото: Кирилл Дедюхин/Культура-Урала.РФ
Размер шрифтаААА
Цвет сайта
Изображениявклвыкл