Публика у «Провинциальных танцев» в Екатеринбурге калиброванная. Интеллигентная, стильная, с умными лицами. Основная площадка – большой зал ТЮЗа на 650 зрителей. Но я пожалела, что впервые мистерию «Приключений сапожника Петра» смотрела именно здесь, а не на премьерном показе в «Синара-центре» или в ЦК «Урал» –  ещё две территории  для выступлений коллектива, где помещения намного меньше. Мне достались места в середине зала, и оставалось только переживать, что под рукой нет театрального бинокля, позволяющего разглядеть детали удивительных костюмов и объектов, придуманных для этого «спектакля-моралите» Алисой Горшениной, Юрием Помеловым, Родионом Пашиным. Здесь важен каждый нюанс. Это даже не данс-театр, а театр пластический, ассимилировавший множество дополнительных изобразительных средств. «Приключения сапожника Петра» вещь сложноустроенная. Может быть даже слишком.

Во-первых, постановка была сложена из домашних заготовок артистов, когда они, находясь на карантинной изоляции, самостоятельно продумывали миниатюры, отталкиваясь от мультсериала «Сказки-потешки», создатели которого в свою очередь отталкивались от народных присказок, примет и пословиц. Татьяна Баганова, отталкиваясь от всего вышеперечисленного, выступила позже как куратор коллективного проекта и автор либретто. Во-вторых, зрителю приходится брать в расчёт закадровую озвучку действия, разложенную на два голоса. В-третьих, в действие вводятся куклы или скульптуры из текстиля, прославившие в своё время нижнетагильскую художницу Алису Горшенину. Созданные ею же маски-образы настолько сильны, что тут недалеко до «театра художника», где приключения отдельных элементов сценического оформления становятся самостоятельными историями. В-четвертых, ведь и без цирковой эксцентрики местами не обошлось!

Возможно, поэтому и произошло слияние русского фольклорного начала с «моралите». Средневековый драматический жанр, тяготеющий к притче, где действующими лицами выступают не люди, а понятия, – идеальная форма для того, чтобы объединить столь разнородные ингредиенты в удобоваримый коктейль.

Роль трикстера, задумавшего через игру поменять существующий порядок вещей, досталась апостолу Петру. «Скучно стало апостолу Петру в царствии небесном. Сделав запрос на тело и обретя его, Петр спускается на Землю сапожником. Остается жизнь посмотреть, себя показать, совершает подвиг, получает награду, оказавшуюся для него «непосильной ношей», снова возвращается на небо…» Почему именно Пётр? Если верить каноническим текстам, он обладал вполне подходящим для подобных выходок характером – переменчивым, живым и вспыльчивым. Почему сапожник? Первой ассоциацией всплывает «сапожник без сапог» и тут же возникает предчувствие, что эксперимент Петра будет не таким уж удачным. Хотя здесь возможны разночтения: каждому ведь грезится своё, пока он следит за роскошными пластическими видениями, сменяющими друг друга.

В первой картине или мини-серии небесная мастерская по наделению душ телом, которая дислоцируется, видимо, где-то в преддверье рая, показалась мне отголоском Босха. Прозрачный раструб качался перевернутой улиткой, узел из плоти в углу вполне мог оказаться людской заготовкой, хтоническое Нечто то и дело изрыгало на сцену деревянных человечков. Пётр обретал лицо, длинный кожаный фартук мясника-кузнеца-ремесленника и бойко жонглировал алыми сапогами. Они так зловеще сверкали, что невольно вспомнилась сказка о красных башмачках, подарке дьявола, которые однажды дотанцевали беспечную обладательницу до больших неприятностей. Но это в перспективе. А пока душа спускается на землю невинным младенцем.

Дальше лично я видела набор «картино-сказок-притч», каждая из которых иллюстрирует приключения души в дебрях мира: детство, первая любовь, перипетии возмужания, взрослые игры во власть и войну. Истории, объединённые сквозным героем, легко впускают новых персонажей, а логика сквозного сюжета скорее ассоциативная, легитимированная тем самым жанром «моралите», которое чего только не стерпит.

Вот девочка за кадром совершенно очаровательно пересказывает сказку про короля, принцессу и дракона, а действие на сцене вокруг картонного дома  развивается в стилистике детского рисунка. А вот уже «подростковая» история и кисейная барышня в кружевной маске-балаклаве оказывается в эпицентре жёсткого баскетбольного матча. Экспрессивную историю страсти двоих (Екатерина Занина, Кирилл Зайцев) дублирует, манипулируя текстильным големом-королём в человеческий рост, Ксения Бурмистрова. Она будто иллюстрирует альтернативный сюжет, который разворачивается в воображении влюбленной девушки, чтобы там не хотело изобразить партнёру её тело. В серии с кривыми зеркалами невинный Змей Горыныч из детских почеркушек превращается в настоящего монстра: тягучая липучка намертво склеивает трёх мужчин в офисных костюмах.

Но ощущение присутствия Босха не отпускало меня на всем протяжении спектакля: промельком, обрывком визуальной цитаты, проступая в костюмах, в образах, в движущихся объектах, которые и декорациями трудно назвать. Неотступно просачивалось в деталях, в которых известно кто кроется. Видимо, я должна была обнаружить его и в себе, когда софит, разворачиваясь от сцены, несколько раз слепил зрительный зал. Обнаружить в мешанине собственных внутренних образов всех: Босха, сапожника без сапог, принцессу, короля, дракона, «русское-инородное», рай, ад, всё то, из чего и состоит наша повседневная жизнь, с которой так же, как с этой фантасмагорией по-лёгкому не разберёшься.

Текст Елены Соловьевой. Фотографии Дарьи Поповой.