Под самый финал 79-го сезона 9 июля случилась в Серовском театре драмы премьера – не летняя, не солнечная, но полная мощного дыхания жизни. Режиссер Дмитрий Зимин и художник Владимир Кравцев перенесли в сценическое пространство не самую известную повесть Андрея Платонова «Джан». Они уже обращались к этому автору в 2014-ом. Тогда в Свердловском театре драмы Зимин с Кравцевым создали диптих «Платонов. Две истории», где за инсценировку отвечала драматург Ирина Васьковская. В случае же с «Джаном» режиссер сам взялся за адаптацию текста.  И если в «Двух историях» зрителя погружали в постреволюционный обнуленный мир, смыслами-формами еще не наполненный, то в новой работе платоновское пространство уже дышит большими городами, новыми прекрасными людьми, конкретными планами по реализации заветного «жить стало лучше» и постепенно расширяется до масштабов кумачового пафоса.

По сюжету молодой выпускник Московского экономического института Назар Чагатаев отправляется с командировкой в Среднюю Азию, где прошло его детство и где на пороге вымирания стоит маленький родной ему народ джан. В программке зрителю предлагают проследить условный маршрут будущего путешествия, прочитав «Композиционный план спектакля» с прописанными названиями крупных сцен и отдельных эпизодов. Вот «Выпускной бал», а вот уже «Назначение в Азию», «Камышовые заросли» и «Птицы»… сны, болезни, смерти, встречи, расстояния и расставания выстроены в четкий список-навигатор, плей-лист одной жизни. Это единственная опора, за которою может держаться зритель на своем пути. Зимин же следует за Платоновым, стараясь вывести на первый план не столько событийный ряд, сколько впечатления и ощущения от всего происходящего.

Герои Платонова и Зимина предельно импатичны по отношению друг к другу, к пространству, к природе, ко времени; да и мир во всех своих проявлениях также откликается на человека. Режиссер дает возможность актерам выйти за границы человеческого существования-проживания и побыть верблюдом, птицами, перекати-полем, поездом, пустыней. Эта открытая игра во всё на свете хорошо вписывается в сценографическое решение Кравцева: голые штанкеты спущены, зритель расположен в арьере сцены лицом к закрытому занавесу, через который то пробивается свет, то приходят персонажи, то голоса и звуки доносятся. Кажется, что театр здесь откровенно не пытается прикидываться настоящей жизнью, но именно такая честная открытость и создает эффект перехода за какой-то запретный неведомый предел, за которым видна непарадная суть всех вещей.

Здесь нет ни восторженного любования миром, ни категоричного его неприятия. Назар Чагатаев (Ренат Ходжаев) старается существовать в объективности яви, границы которой очень зыбки и все время норовят перейти в вязкий мертвенный полусон, которым болен народ джан. Он неназванный спаситель, который и сам про себя того не знает. До определенного момента он ведом и пассивен (весь первый акт мы слышим повествование о нем в третьем лице). И только во втором акте раздается уверенное чагатаевское «Я», как знак осознания себя, своей силы и ответственности. Он тут способен малым накормить многих, поднять отчаявшихся, противостоять искушениям и сразиться со смертью. Воскресив целый народ и выжив, он уходит из пустыни с одним апостолом. Зритель одновременно и видит, и слышит его житие, зафиксированное и сохраненное в слове.

На протяжении всего спектакля объемные куски платоновского текста сопровождают действие. И как у писателя нет ни одного случайного механически выбранного слова, так и режиссер старается сделать значимым и осмысленным каждый жест и вздох в этой истории. Актеры здесь подчинены четкому пластическому и звуковому рисунку, будучи и персонажами, и местом действия, и состояниями. Выстраивая этот медитативный танец, режиссер порой увлекается, забывая о зрителе, который может быть не готов как к восприятию массивов прозаического текста, так и к быстрому подключению в это околотрансовое действо. Этот спектакль, безусловно, требует от зрителя определенной работы и полного доверия происходящему. Только в этом случае можно пройти спасительной дорогой джан, проснуться и выйти к новому миру, в котором, возможно, не будет ни лучше, ни веселее, но в котором еще остается надежда на спасение.

Текст Марии Зыряновой для Культура-Урала.РФ. Фотографии Вадима Балакина.