Февральское театрально-концертное, конечно, закрыло бреши и утолило голод, возможно образовавшиеся, у почитателей Мельпомены, Терпсихоры и Эвтерпы.

Эпическая премьера вахтанговцев «Война и мир», умнейшая контемп-постановка «Мираж» от Танц Театра. Ну и в кадансе публике был выдан умопомрачительный концерт от московского Персимфанса. Сейчас речь именно о последнем.

Персимфанс (Первый симфонический ансамбль) был создан в 1922-м году Львом Цейтлиным. В 1933- м Персимфанс не исчез с радаров публики, но как говорит соруководитель коллектива, контрабасист Григорий Кротенко «перешел в новое агрегатное состояние», для того чтобы возродиться спустя почти восемь десятилетий под руководством пианиста Петра Айду.

И, вот, ансамбль, отмечающий свое столетие, колесит с гастрольным туром. За сто лет случилось первое движение его на Восток. Екатеринбург – первая остановка.

Свердловская филармоническая сцена, привыкшая к классической форме и содержанию оркестра вполне гармонично «впитала» это иное. Кому не приходилось слышать, как играет ансамбль без дирижера, вы многое упустили. Такой чуткости и тонкости восприятия малейшего вздоха внутри системы, пожалуй, сложно найти где-то еще. Струнные или духовые, ударные или щипковые – не важно какой инструмент у в руках музыканта – роли здесь (конечно, в зависимости от произведения, от партитуры) одинаковы, степень ответственности всех семидесяти – одна.

В Персимфансе отличается от привычного и расположение музыкантов на сцене. Они должны видеть друг друга, чтобы улавливать, принимать, отдавать. Потому рассадка вкруг. Скрипичная группа оказывается спиной к слушателю. Зрителю такое положение дел и тел ни в коей мере не мешает, а чуть хулиганства оркестрантов, напротив, усиливает взаимодействие.

Безусловная внутренняя свобода музыкантов откликается не только в легкости исполнения сочинений (в репертуаре все: от классики до джаза), но и во внешнем облике. Особое удовольствие наблюдать выход на сцену женской половины Персимфанса, занимающей первую, ближнюю к зрителю линию. Каждая облачена в потрясающий концертный наряд, не черный привычный, а изобилующий яркой палитрой, но поддерживающий общую гармонию. И вот дамы дарят залу приветственный поклон и поворачиваются спиной, чтобы занять свои места. Зал в едином порыве делает громкий вздох: спины, покрыты тонким кружевом или вовсе обнажены – возмещение отсутствия прямого зрительного контакта публикой принято.

А дальше стоило расслабиться и внимать потрясающему исполнению Баха (Брандербургский концерт № 2) барочной инструментальной капеллой; классическим формам Чайковского («Ромео и Джульетта»); ритмически изобретательной лирической «голубой песни» Гершвина («Рапсодия в стиле Блюз»), авангардным экспериментами Пендерецкого («Плач по жертвам Хиросимы»), творческому конформизму Мейтуса («На Днепрострое»).

Эмоциональный катарсис – такое определение стоит дать тем чувствам, которые вспыхнули еще во время репетиции, когда журналистам позволили занять места духовой группы в оркестре. Ощутить на себе цельность звука, рожденного в круговом расположении ансамбля, в его нутре, а затем сравнить со звучанием из зала. Воспринимается музыка по-разному, но катарсис, одинаково мощный в обоих случаях: до последнего звука, извлеченного оркестрантами Персимфанса.

Материал Ксении Шейнис для Культура-Урала.РФ. Фотографии предоставлены пресс-службой Свердловской филармонии.