Плохо ли мне, хорошо ли, за эмоциональной подзарядкой я иду в «Коляда-театр». Выбираю спектакль близкий по настроению. После отправляю иногда сообщения с благодарностью артистам, которые в этот раз особенно впечатлили. Так было и на «Фальшивом купоне». По окончанию написала добрые слова Ирине Плесняевой, Антону Макушину, Евгению Чистякову, Максиму Тарасову. Хотя в этом спектакле, безупречно выверенном ритмически и визуально, все остальные актёры тоже ведут свои партии чисто и точно. Премьера постановки состоялась ещё в 2016 году, а теперь инсценировка Екатерины Бронниковой и Николая Коляды по одноименной повести Льва Толстого раскрывается новыми смыслами.
Из аннотации к спектаклю на сайте театра:
«Лев Толстой писал: «Деятельное христианство не в том, чтобы делать, творить христианство, а в том, чтобы поглощать зло». Герои этой истории, проходя через невероятные страдания в поисках правды и Бога, понимают какие-то важные и серьёзные вещи в себе и в жизни. Это спектакль про Россию: про то, куда она мчится, про то, куда идут эти шеренги в шинелях – на каторгу, на виселицу, или ищут Солнце и счастье под небом. В спектакле много русских песен – грустных и весёлых. И танцы русские, которые, скорее, не танцы, а босиком по горящим угольям».
Откуда шинели, ведь войны как таковой на сцене нет? Есть русское общество самого начала ХХ века, представители разных его сословий, связанные круговой порукой обмана, воплощенной в фальшивом купоне. Федор Михайлович Смоковников, председатель казенной палаты (на особицу прекрасны в этой роли и Антон Макушин, и Сергей Фёдоров), сын его гимназист, мещане, крестьяне, городской люд. Каждый из которых использовал фальшивку в своих корыстных целях. Есть коллективное народное тело, которое первый раз предстаёт перед нами монолитной массой под звон колоколов, в циничном единодушии не подающее милостыню («Бог подаст»). По-своему сплоченное, готовое к паперти-этапу-окопу, в солдатских шинелях, в арестантских робах, в цветном тряпье поверх белоснежного исподнего.
Но на исповедь здесь ходят не в церковь, а к проститутке Даше (за этот образ в 2017-м Ирина Плесняева получила награду «Лучшая роль в драматическом театре» фестиваля «Браво»). Она единственная подаёт милостыню просящим и выслушивает всех: воров, душегубов, казнокрадов, конокрадов. Расплатившись с ней, запускает в жизнь фальшивый купон гимназист Митя (Николай Романов исполняет эту роль без замены в обоих составах). В финале, пытаясь искупить не только свой грех, но и грех своего отца, и всего «мира», которому, как бы их не осуждали, необходимы женщины, подобные Даше, Митя ведёт её под венец. Самые значимые элементы сценографии на протяжении всего действия: настенные коврики в виде царских денежных купюр и акробатические полотнища: синие, белые, красные. На них качаются, вешаются, в них, как в саван, заворачивают мертвецов, они превращаются в гигантские шаги весеннего праздника возрождения.
.jpg)
В повести, которую Толстой не дописал, оборвав на полуслове, он хотел показать не только механизм нарастающего зла, но и накапливающееся ему в противовес добро. В его версии душегуб Степан Пелагеюшкин, убивший шестерых («дети стали кричать, я их убил»), раскаивается на каторге после неудачного самоубийства, когда по складам учится читать Евангелие. У Коляды, наоборот, самоубийство становится последствием раскаяния, принятия своего греха и частью акта коллективного искупления, ведь неспроста Пелагеюшкин несколько раз вспоминает об одном из первых своих «подвигов»:
«Все били, мир порешил убить, я прикончил только».
Зло творится и наращивается мимоходом, без особой рефлексии. Не всегда наживы для, зачастую по логике выживания. Бабьи, каторжно-солдатские, казацкие и народные песни легко рифмуются с комплексом «кинутого лоха», так понятного людям, пережившим 90-е годы ХХ века, когда справедливости и защиты искать не у кого, «законники» и сильные мира сего тоже повязаны. Слаб, дал себя обмануть – значит, сам виноват.
Что противостоит круговороту зла в системе Коляды? Что-то близкое к толстовскому «непротивлению злу насилием». Одуревшего от крови Пелагеюшкина (замечательная роль Константина Итунина) останавливает не страх закона, а жертва – мещанка Марья Семеновна (Вера Цвиткис), её твёрдая вера в высший суд: «Чужую душу сгубил, а пуще свою». Надежда на спасение приходит с самого дна ада, от раскаяния самого страшного грешника. И есть еще не вербально выраженная часть истории, когда весь клеймёный люд скидывает арестантские робы и празднует в белом и чистом. На том ли свете, на этом. Бог весть.