Многочисленными хороводами премьер, фестивалей, выставок обещает заполниться наступивший год Александра Островского. В одной только Свердловской области на сегодняшний день уже идут четыре постановки по его пьесам: в подготовившихся заранее театрах Екатеринбурга, Нижнего Тагила, Ирбита и Серова. За месяц до двухсотлетнего юбилея драматурга уральский зритель получил возможность увидеть неканоническую, но знаковую «Грозу» Андрея Могучего, идущую почти семь лет на сцене Большого драматического театра.
Занавес. Темный, расписной, весь в тончайшей палехской росписи. Лаковая крышка большой шкатулки: что ни фрагмент, то сцена из жизни Катерины Кабановой. Вот она в семье мужа, вот уж провожает его в дорогу, решается пойти на свидание с другим, придается любви, кается, просит любимого увезти её с собою, получает отказ, бросается в Волгу. Вся история уже рассказана и заранее зрителям известна. Но зрители ждут начала. Собственно для того ведь и собрались: в очередной раз услышать уж много раз слышанное. Уже на этом этапе «Гроза» из авторской пьесы переходит в категорию народной легенды, страшной сказки, сюжет которой знаком каждому и который пересказывать всё время от чего-то очень хочется.
Открывается шкатулка, а в ней целая жизнь идёт. Смотришь, точно сам в ярмарочное представление угодил: все поют, все приплясывают. Могучий буквально создает миф об автономном русском народном театре, которого никогда не существовало, но который в его системе координат гармонично встаёт в один ряд с традиционными росписями, музыкальными напевками и прочими присказками. Миф этот кажется очень правдоподобным, цельным, имеющим свои чёткие правила и жанровые характеристики: все персонажи отыгрывают статичный характер, определённый конкретной ролевой «маской», существуют в большинстве случаев фронтально и поют-поют-поют…
Могучий вместе с композитором Александром Маноцковым находит у Островского бесконечные поводы то для экспрессивных частушек, то для протяжных народных песен, не имеющих явной рифмы, но обладающих чувственной мелодичностью; внутренняя музыка текста выходит здесь на первый план, естественным образом делая автора 19 века частью подлинно народной культуры.
Сценограф Вера Мартынов и художник по костюмам Светлана Грибанова, продолжая тему палехской росписи, создают на сцене хрестоматийное тёмное царство. Все здесь в черном, точно образы проступающие через лаковую поверхность, то ли еще не раскрашенные, то ли уже выцветшие совсем от своей скрепной жизни. Наиболее ярко здесь прорисованы Варвара (Нина Александрова) и странница Феклуша (Мария Лаврова). Первая видится явным чёртом в юбке, откровенно и страстно ищущим себе в жертвы новую душу невинную. Вторая же всё толкует о праведности и добродетелях, но наводит ужас своей холодной андрогинностью и поломанными птичьими повадками (она и одета сходно с местными ласточками, носящими фрак и цилиндр).
Одна Катерина (Ольга Ванькова) – в красном. Вся она большое горящее сердце, открытое, не могущее себя защитить, соврать, в общий чёрный перекраситься. Но и она до поры поёт со всеми в лад.
Из общего народного многоголосья выбивается лишь пришлый Борис Григорьевич, попавший в эту историю явно из другой театральной традиции. В прямом смысле слова – из другой оперы. Солист труппы Михайловского театра Александр Кузнецов в своей роли сохраняет традиционную академическую сдержанность и пафосную подачу. В реалиях не страдающего своим средневековьем Калинова он выглядит как Ален Делон, который одно что только по-французски не говорит. Это несоответствие заданным реалиям кажется комичным, максимально нелепым. Но тем трогательней проходит свидание Бориса и Катерины, где она искренне пытается выпрыгнуть из своей заволжской протяжной напевности, войти в его «столичный» музыкальный ритм, гармонично с ним слиться в одном песенном дыхании.
Но вольное отступничество от своих корневых устоев приводит героиню к известному всем финалу. И ещё долго-долго слышится зрителю бесконечно повторяющееся, прекрасно распевное: «Женщина в воду бросилась, женщина в воду бросилась…».
В легенде финал всегда неизменен, а у героев её нет ни права выбора, ни возможности изменить свою заранее прописанную грозовым и грозным небом судьбу. Необходимо ещё раз от начала и до конца пройти страшную сказку, освободиться от её оков на короткий миг и выйти на очередной круг вечного повторения.
Закрывается лаковая крышка. Вновь палехские росписи проговаривают всю недолгую жизнь Катерины, обернувшуюся житием. В очередной раз легенда рассказана. Занавес.
Редакция выражает благодарность за помощь в создании материала Арт-холдингу «Ангажемент».