Уральские поклонники музыкального театра хорошо знают ведущего солиста Свердловской музкомедии Игоря Ладейщикова. Но несколько лет назад артист взял курс на режиссуру. Премьера его третьей постановки – музыкальной драмы «Гиперборея» – прошла в апреле на Малой сцене театра. О режиссёрских фишках, творческих «разборках» и безоговорочном доверии артистов узнали из первых уст.
– Игорь, режиссура для Вас – давняя мечта?
– Связать жизнь с режиссурой, действительно, хотел давно. Но так как был плотно занят в репертуаре театра, постоянно откладывал. С другой стороны, даже рад, что так случилось. Ведь с течением времени набираешь необходимый опыт. Чем больше узнаешь о людях и о мире, чем больше читаешь книг, смотришь хороших фильмов, тем весомее интеллектуальный багаж. Мозг всё запоминает, обрабатывает и в нужный момент создает идею, которую воспринимаешь как свою. Хотя, по сути, это просто скомпонованная информация. И пусть что-то подобное уже тысячу раз делали другие люди, задумка все равно останется интересной и сложносочиненной. Для меня режиссура – та профессия, к которой нужно было прийти.
– Кажется, что актёр и режиссер – профессии полярные. Один видит спектакль изнутри, другой – со стороны. Вы же обе профессии совмещаете. Такой микс больше помогает в работе или мешает?
– Когда я участвую в спектакле как актёр, то неизбежно анализирую происходящее. И замечаю те сцены, которые сам бы поставил по-другому – так, чтобы артисту было легче выходить на ту или иную эмоцию. Артист заключён в определённые рамки – в мизансцены... Он не может их разрушить. Бывает, мучаешься, но делаешь так, как поставлено. Повлиять на мнение режиссёра удаётся не всегда. С этой точки зрения, анализ внутренних процессов мешает… Вообще, редкий постановщик, который сам не играл на сцене, понимает актёрскую сущность до конца. В Иркутском музыкальном театре я работал с режиссёром-актёром, который так быстро, точно и комично показывал, что всё становилось ясно вмиг. Тогда я был совсем «зелёным» и, начни он объяснять на словах, вряд ли сделал бы как надо. Поэтому считаю, что владение актёрской профессией помогает режиссёру. Я знаю, как вывести человека на эмоцию, какие вещи на репетиции лучше показать, а что достаточно проговорить. Артиста очень легко «зажать», поэтому стараюсь работать бережно.
– Но ведь будущих режиссёров готовят к работе с артистами?
– В институте они участвуют в этюдах, в том числе, и как актёры. Но артист «набирает» профессию уже в театре, непосредственно на сцене. Обучение режиссёра актёрскому мастерству по такой ускоренной программе сродни экспресс-курсам по медицине. Можно освоить теорию, но, чтобы стать хирургом, нужна практика. Профессиональный рост зависит от ролей, которые дают человеку. И, в какой-то степени, от везения. Говорят, маленьких ролей не бывает. Но когда артист выходит только в коротких эпизодах, он не может раскрыться, у него нет площадки для разгона. Если же в его распоряжении роль, которую играет много лет и каждый раз находит что-то новое, он анализирует свой опыт и растёт профессионально.
– А возникало желание выйти на сцену в собственном спектакле? Если Вы – режиссёр, то точно сможете сделать удобно…
– Это очень сложно – быть и внутри, и снаружи одновременно. В спектакле «Знойные мамочки», который поставил в 2020 году, действительно появляюсь в киноэпизоде – в роли официанта. Но это лишь небольшой фрагмент комедии. Помните, как Эльдар Рязанов или Никита Михалков «мелькали» в своих картинах? Краткий забавный миг. Если говорить о полноценной роли, пока с трудом представляю, как это возможно. Меня, наверно, разорвало бы на куски. Смотреть за процессом и быть в нём – это разные вещи. К тому же, режиссура сильно выматывает. Я веду репетиции эмоционально, постоянно что-то объясняю и трачу много связочных, голосовых сил. А если на следующий день играть спектакль? Ведь нужно быть вокально убедительным! Пока я не вижу необходимости участвовать в собственных постановках в качестве артиста. Мне нравится работать с актёрами, особенно когда они так отчаянно идут на авантюры, как это было в «Гиперборее». А свои эмоции могу выплеснуть на спектаклях других авторов, мне этого хватает.
– Когда рассказывали о «Гиперборее», много раз повторяли слова «сочно», «вкусно». Наверно, у каждой постановки должен быть свой неповторимый вкус. А что для Вас безвкусица?
– Александр Калягин как-то говорил, что в театре не должно быть пошло и скучно. Возможно, это как раз о безвкусице. Когда смотришь постановку, есть два варианта развития событий: либо действие интересно, и ты не можешь оторвать от сцены взгляд, либо рассматриваешь соседей по ряду и ждёшь момента, когда лучше «сбежать». Хоть и понимаешь, что это неэтично. Лично я не приемлю «фальшак». Стремлюсь к искренности и, когда работаю с артистами, тоже уделяю этому максимум внимания. Свет, звук, декорации – лишь «мыльные пузыри», которые лопнут, если зритель почувствует фальш. Я должен видеть не просто героя – например, поэта Сирано де Бержерака – но личность артиста, его отношение к материалу. Все по-настоящему большие актёры были личностями, их восприятие жизни «проявлялось» сквозь сюжет. Когда человек, находясь внутри постановки, может выразить своё отношение к ситуации в мире – это достойно восхищения и уважения. Если артист открывает душу, зритель полностью погружается в действо и может забыть, где он находится, очнуться только на поклонах.
– У Вас был такой зрительский опыт?
– Подобное случилось на спектакле «Лица» – постановке по произведениям Чехова. Играли два человека – Александр Калягин и Владимир Симонов. Из декораций на сцене – два стула, стол, тряпочка и пенсне. Не было музыки как таковой, они не пели, не танцевали. Но как же интересно было наблюдать за происходящим! Я смеялся до слёз и потерял счёт времени.
– Думаю, в случае названных исполнителей, о фальши не может быть речи. «Гиперборея» тоже поразила публику тотальной искренностью. Но немного удивил финал. Заключительная песня как будто выбивается из общего настроения …
– Я не люблю спектакли с «тяжёлым» финалом. Не хочу выходить из зала удручённым. В такие моменты чувствую себя ребёнком, которому пообещали игрушку, но обманули и ничего не дали… Надежда у человека должна быть всегда. В рассказе «Тупейный художник» история Любы и Аркадия заканчивается трагически, это все понимают (спектакль поставлен по мотивам рассказа Н. Лескова «Тупейный художник», прим. автора)… Но в «Гиперборее» хотел показать, что главные герои, пройдя сквозь все страдания, заслужили встретиться на небесах. Они заслужили счастье. Один из коллег после премьеры тоже спросил: зачем «веселье» в финале? И он в чём-то прав, можно было обойтись без этого. Но всё настолько близко и взаимосвязано – жизнь и смерть, радость и плачь. Например, идут поминки, провожают человека, пьют, но вот кто-то приходит с гармонью и настрой меняется. В этом есть что-то чисто русское, русский менталитет.
– Очевидно, что большое внимание уделяете самовыражению артистов. Позволяли кому-то из ребят вносить коррективы?
– Я не сторонник авторитарного стиля в работе. Честно. Если дал задачу, а солист сделал лучше, буду счастлив внести изменения. Так, двое рассказчиков – Сергей Тоцкий и Роман Берёзкин – сами усовершенствовали один из номеров. Импровизировали на репетиции: придумали что-то с реквизитом – деревянной доской – перекидывали, роняли её. Я понаблюдал и понял, что мне эти нововведения не мешают, а им – нравятся. Это хитрый приём, которым мудро пользовался Кирилл Савельевич Стрежнев: чтобы спектакль получился, нужно позволить артистам и всем людям, которые работают над постановкой, внести в процесс часть своей души. Тогда они будут считать этот проект «своим», относиться к нему по-особенному. Мне нравится, когда артисты что-то предлагают, задают вопросы, анализируют.
– То есть необходима не только искренность эмоций, но и рациональный анализ?
– Я учился режиссуре у Вячеслава Ивановича Анисимова, а он, в свою очередь – у мастера Товстоногова. Для этой школы анализ материала – вещь первостепенная. Поэтому, когда разбирали рассказ, анализу уделил много внимания. Нужно было найти и понять то, что заложено внутри сочинения. А какие-то нюансы придумать самому, чтобы увлечь участников. Артисту нужен манок, к которому его будет тянуть вновь и вновь, на каждом показе. Например, я догадывался, что Лёше Литвиненко понравится эпизод, когда его герой – граф Каменский – куражится с хлыстом в руках. «Я тебя ударю, а ты стисни рот и сильно не выдыхай, а то всё нутро пережжёшь…». Для Лёши такие смачные фразы – манок. В «Тупейном художнике», кстати, нет этого момента, я перекинул его из «Очарованного странника». Зачем? Потому что артист должен выходить на площадку и получать удовольствие от работы.
– То есть Вы прицельно создали дополнительную мотивацию…
– Да, и задумался я об этом благодаря своему сыну Серёже. Однажды он стал тянуться за цветной игрушкой, которая висела над кроваткой. Ходить ещё не умел, начал переворачиваться, ползти. Падал, вставал... Долго и упорно пытался достать желанный предмет. А я смотрел и думал: «Вот это мотивация». Ему было сложно, но, вместе с тем, интересно. Очень хотел заполучить игрушку и не сдался. Это работает и при создании спектакля. Мне, как режиссёру, нужно так мотивировать артиста, чтобы ему было жизненно необходимо двигаться в определенном направлении.
– Спектакль артистов увлекает, заметила это ещё на репетициях. Но они люди экспрессивные. Случались творческие «разборки»?
– Помню, как в 2006 году, после окончания института, я приехал работать в Иркутский музыкальный театр. И сразу попал на постановку к режиссёру Владимиру Полякову. На первой встрече с артистами он сказал: «Ребята, мне бы хотелось, чтобы вы меня любили, и я любил вас. Давайте договоримся: с кем взаимопонимания не будет, с теми расходимся». Очень хорошо запомнил эту фразу и на читке «Гипербореи» тоже попросил артистов уважительно относиться к процессу, не выносить сора из избы. Пообещал, что спорные ситуации будем обговаривать, искать компромисс. На других постановках у меня были случаи, когда артисты не выдерживали накала работы, начинали кричать, возмущаться. И как только человек позволил себе перейти эту черту – прежние отношения надломлены. Работа продолжится, после премьеры будем обниматься, поздравлять друг друга. Но инцидент случился, я увидел то, что не должен был видеть, и теперь это будет меня напрягать. Со стороны артиста тоже появится неловкость, он раскрылся не так, как того хотел… Может приведу грубый пример, но это сравнимо с ситуацией, когда мужчина в первый раз поднял руку на женщину. Их жизнь поделилась на до и после. Чтобы подобного не случалось на площадке, нужна правильная атмосфера. Видимо, на репетициях «Гипербореи» удалось её создать, потому что конфликтных ситуаций не было. Люди с таким пониманием подходили к моим просьбам, настолько чётко пытались выполнить поставленные задачи. Хотя не все из актёрского состава заиньки-паиньки (смеётся). Может это и есть – доверие.
– В процессе постановки говорили, что результат может отличаться от первоначальной задумки. Сейчас уже есть понимание того, что получилось? Все ли цели достигнуты?
– Сложно сказать… Мы сыграли спектакль на зрителя четыре раза и последний показ был максимально чистым, крепким, динамичным. Он вызвал у людей эмоции, а это – самое главное. Иногда мне хочется «отстраниться», расслабиться и видеть на сцене не свою работу, а просто спектакль. Но постановка ещё не наиграна. Я переживаю за артистов, чётко отслеживаю те моменты, в которые что-то может пойти не так и нахожусь в напряжении. Возможно, на пятнадцатом показе буду чувствовать себя уверенно и спокойно. Нужно время… Что касается целей, мне кажется, здесь невозможно прийти к какой-то финальной точке. Театр и любое другое искусство — это путь к совершенству, к чему-то неизведанному, к познанию чуда жизни. Его невозможно пройти до конца. Всегда есть некий «запас», какая-то часть, которая будет не понята зрителями или не исполнена артистами. И это нормально. Просто нужно посмотреть спектакль ещё раз и разобраться (смеётся). Если человек сделает, например, деревянную ложку, даже она не станет конечным продуктом. Со временем начнёт разрушаться, появятся сколы, потёртости. Спектакль – это тем более не конечный продукт. Это тонкая материя, которая может и должна меняться.
– Согласна, но можно оценить работу в конкретный момент. На чьё мнение ориентируетесь?
– На мнение моей жены Маши (Мария Виненкова – ведущая солистка театра, музыкальный руководитель постановки «Гиперборея», автор вокальных аранжировок, прим. автора). За её плечами – большая школа, она – драматическая артистка, с детства занимается и музыкой, и другими видами искусства. Сам связал жизнь с театром, когда мне исполнилось 20 лет. Поступил в училище культуры (Свердловский колледж искусств и культуры – прим. автора), затем – в ЕГТИ. Но какой-то предварительной подготовки у меня не было… Поэтому к Маше стараюсь прислушиваться. И чувствую, что мы на одной волне.
– А профессиональные критики? Их мнением интересуетесь?
– Будет враньём сказать, что меня не волнует мнение критиков. Специально за публикациями в СМИ не слежу, но, если увижу материал про свой спектакль, обязательно изучу. В статьях главное – уметь говорить правду хорошими словами. В зависимости от формулировки, одна и та же мысль может либо направить человека на верный путь, либо сильно обидеть. Мнение критиков важно, потому что они формируют мнение людей. К тому же, у них огромная насмотренность. У меня нет возможности увидеть 150 спектаклей за год, а для критиков это работа. И когда эксперты что-то говорят, лучше не фыркать, а отнестись спокойно и подумать – может в этом есть доля правды. Гораздо обиднее, когда смотрят спектакль и вообще не комментируют…
– Если кто и щедр на отзывы, так это зрители…
– И прекрасно, мне интересно мнение людей! Честно говоря, хотел сделать объявление перед премьерным спектаклем и попросить публику написать на листочках свои впечатления. Зрители тоже могут подсказать что-то ценное.
– По «Гиперборее» уже подсказали?
– Конечно. Например, в спектакле есть сцена, где «собачка залезает на собачку» (две марионетки, которыми управляют артисты – прим. автора). Поклонницы подошли и говорят: «Всё хорошо, но этот момент как-то покоробил…». Вообще-то, я вкладывал в эпизод юмор. Представьте, мужчина и женщина каждый день встречаются в парке, потому что выгуливают собак. Каждый – свою. Они общаются, нравятся друг другу, но никак не могут сказать об этом. А собаки уже давно «всё сделали».… Животные – без «шелухи», у них нет социальных рамок. Наверно, такую сцену кто-то воспримет неоднозначно. Но ведь смотря с чем сравнивать. Для некоторых знаменитых режиссёров рамок вообще не существует – шокируют, развращают зрителя. Я против таких вещей.
– Под действием мнения публики можете что-то поменять?
– Сцену с собачками убирать не стали, но попросили артистов работать мягче. Это довольно безобидное баловство, но важны актёрские нюансы. Идти на поводу у зрителя не обязательно, можно принять к сведению и схитрить. Так, чтобы и свою идею не предать, и публике стало легче. Театр – он же для людей. И лучше, чтобы люди приходили разные. У нас на премьере был и кинорежиссёр.
– Кто, если не секрет?
– Сергей Викторович Мартьянов – писатель, автор сценариев и режиссёр многих фильмов. Этот мастер всегда говорит то, что думает. И мнение такого профессионала – опытного, довольно критичного и прямого человека – очень ценно. В «Гиперборее» его зацепило присутствие «русского духа» – сочетания надрывности, безысходности, веселья, тоски – всего, что характерно для русского человека. Как у Чехова в «Дяде Ване»: «Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься». Я такое настроение понимаю, во мне тоже есть эта тоска…
– В одном интервью говорили, что предложение поступить в колледж искусств озвучила ваша мама. Сейчас она приходит на ваши спектакли?
– Да, но не часто… Профессионально она с театром не связана и точно не станет критиковать. Если задаёт вопросы, то больше интересуется техническими моментами.
– Давайте как раз поговорим о техническом, естественно-научном складе ума. Как относитесь к тезису, что творчество гораздо ближе к точным наукам, чем можно предположить?
– Есть режиссёры, которые по основной специальности – химики, физики-ядерщики…. И они делают замечательные спектакли. У многих эстрадных певцов нет театрального и музыкального образования, зато есть божья искра. Не существует списка вузов, окончив которые человек точно станет большим художником. Можно вовсе не иметь высшего образования, но интуитивно чувствовать искусство. А если в человеке есть жилка и гуманитария, и естественника, это очень помогает. Например, придумывая мизансцены «Гипербореи», уже представлял, какие будут декорации. И когда отдыхал у мамы в деревне, вдруг занялся созданием макета – стал собирать щепки, склеивать их. Делал подобное впервые, всё – на глаз. А точные пропорции в специальной программе рассчитал Сергей Евсеев (завпост театра, художник-конструктор декораций спектакля «Гиперборея» – прим. автора). Вот если бы я обладал естественно-научным складом ума – хорошо знал геометрию, математику, физику – мог бы провести расчёты самостоятельно.
– Вы говорите о прикладном моменте. А если подумать о структуре спектакля? Например, композитор Игорь Стравинский готовился к написанию произведений, рассчитывая каждую музыкальную фразу. Его записи – ряды цифр и формул. Как работаете с материалом Вы?
– Я – не «рацио». В творчестве не иду «от головы», прежде должна быть эмоция. Когда читал рассказ Лескова, дошёл до финала и поразился, насколько всё трагично и слишком жизненно. Аркадий избежал смерти от барина, не погиб на войне и вернулся в родные места с вольной в чине офицера. А ночью, когда спал, пьяный человек взял и перерезал ему горло. Эта парадоксальная, киношная и жизненная простота меня так возмутила. Стало больно за Любовь Онисимовну, которая ждала Аркадия много лет. Рассказ тронул, возникла эмоция – энергетический сгусток. И я решил, что должен этим поделиться. После «первого впечатления» начал структурировать материал, делать анализ, разрабатывать каждого героя. Это как собирать кубик Рубика. Но первые и главные задумки идут от сердца.
– Когда на первое место ставим эмоции, легко выгореть. Чем себя восполняете? Есть какие-то точки опоры?
– Для меня опора – это моя семья и малая родина. В местах, откуда я родом, очень красиво – озёра, порог Ревун, Смолинская пещера. Это маленькая часть земли даёт мне силы. Радуюсь, когда удается провести там день-два. Получить вдохновение, глоток свежего воздуха. Улицы Екатеринбурга, по которым гуляю со своими детьми – тоже моя опора. Чистое небо, тёплый вечер, аллеи цветущих яблонь – всё это дарит мне счастье. Прекрасно дышать полной грудью, быть здоровым и заниматься любимым делом. Не хочется испытать какое-то потрясение, чтобы начать ценить всё это. Нужно стараться любить людей, замечать их положительные качества. Бывает, на репетиции артист начинает «вредничать».… В этот момент важно помнить, что у человека – своя жизнь, и такие реакции могут быть следствием личных проблем. Лучше не рубить с плеча, быть более терпеливым. Терпение – то, чего мне не хватает. То, чему учусь каждый день.
– А музыка входит в список «поддерживающей терапии» артиста музыкального театра?
– Я не меломан. Если и есть какая-то музыка в обычной жизни – это мелодии, звучащие на волнах радиостанций. Хотя, когда готовили «Гиперборею», прослушали более 1000 песен. И если раньше считал, что народная музыка это – «Ой, мороз, мороз», то теперь по-другому смотрю на фольклор. Нам сложно воспринимать старинное аутентичное звучание. Но благодаря таланту музыкантов и аранжировщиков, песни «Гипербореи» не теряют колорита и становятся современными.
- Что ждать зрителям от режиссёра Ладейщикова дальше?
– Пока будущие постановки – на уровне идей, заметочек карандашом на полях. Чтобы определяться со спектаклем, нужно понимать – в каком театре и на кого поставишь. Как режиссёру мне было бы интересно поработать с незнакомыми артистами, с «новой кровью». Когда давно знаешь коллег, ты в курсе их предпочтений и возможностей. Многое просчитываешь заранее. Когда же видишь артистов впервые, могут возникнуть проблемы. Как они будут воспринимать материал и тебя самого? Это сложный процесс, но, если его избегать, ты не будешь развиваться.
- Но какие-то варианты уже есть?
– Есть несколько предложений от театров, пока не могу раскрывать карты – всё быстро меняется. Если уж браться за дело, то должен быть огромный интерес к сочинению, чтобы сил не жалеть! Как появляется свободное время, стараюсь читать литературу, разную... Никогда не знаешь, что натолкнёт тебя на размышления. Как-то перечитывал «Братьев Карамазовых» Достоевского и увидел историю совершенно под другим углом. Оказалось, что для меня Достоевский стал многословней. Герои как будто бесконечно говорят об одном и том же, повторяют и повторяют. Всегда спокойно выдерживаю многостраничные описания природы в сочинениях Льва Толстого (улыбается). Понятно, что автор уделяет этому пристальное внимание неспроста. Например, Дуб в «Войне и мире» – важный символ. В случае с сочинениями Достоевского оправдать многословие могу не всегда. Если бы ставил спектакль по мотивам его произведений, сократил бы текст, наверное, раза в два… Достоевский меня простил бы, конечно... (смеётся)
- И поиски «той самой истории» продолжаются…
– Да, и мне кажется, многое в жизни зависит ещё от совпадений – в какое время, где и с кем ты встретишься. Не знаю, кто эти ситуации «моделирует», но очень в них верю. Когда всё совпадает, сразу понимаешь, над каким спектаклем будешь работать.
- Вы верите в высшие силы, в судьбу?
– Я бы хотел верить. В искусстве всегда присутствует какая-то необъяснимая сила, магия. Благодаря ей мы и создаем то, что нельзя потрогать, расщепить, описать математически. Без этой энергии творчество стало бы «стерильным», слишком рациональным… А судьба для меня – это некое высшее провидение – Бог, который и заботится о нас, и дает испытания. Хочется верить, что существуют высшие силы, которые направляют тебя. Это вера меня укрепляет, и я понимаю: то, что происходит в жизни – происходит не случайно.