Урал был местом лихих людей, иначе говоря, разбойников. Потому и играли здесь в разбойников. Особенно на Масленицу.
Масленица – неделя перед Великим Постом – была глотком свободы. Здесь позволялось делать многое, что обычно было под запретом или ограничено: много есть и пить, драться, остро шутить, развлекаться, давать себе волю.
Не отсюда ли пошло выражение: «слететь с катушек»? Катушками называли горки, которые обязательно строили на масленицу. Катались с них на санках, шкурах, в корытах.
К концу недели строили снежный городок или ледяную крепость и штурмовали ее. Устраивали кулачные бои. Иногда массовые. Этнограф Вячеслав Печняк рассказывает, что на Урале популярным состязанием была борьба на опоясках. Для победы надо было дважды уронить соперника на землю или заставить его коснуться земли три раза. Касание земли коленом уже считалась поражением. Победителем считался тот, кто поборет больше всего людей. А вот чучело масленицы не жгли, с ним ходили по улицам городов, сёл и деревень.
На Южном Урале масленицу называли «конским рыданием», так как в эти дни «сильно маяли лошадей». С песнями под гармонику катали молодых девушек и женщин. Апофеозом праздника становилось масленичное представление. Адресовалось оно взрослым, и юмор там был соответствующий.
«Шайка разбойников» – первая театральная пьеса Урала
Этнографы сохранили для нас записи, что на Урале и в некоторых местах Сибири на масленицу в качестве обязательного народного представления разыгрывали «Лодку». Народная драма имела такое количество вариантов, что установить какой-нибудь канонический текст ее не представляется возможным. Почему «Лодка»? В центре композиции была настоящая лодка. Брали старые сани-дровни, ставили на вторые, а сверху водружали старый чёлн или небольшую лодку.
Когда до народных преданий добрались этнографы, в лодке они увидели и память о разбойничьем прошлом речных пиратов, которые стали покорителями Сибири. А самые дотошные считали, что лодка – это символ преодоления смерти, связанный с земледельческим циклом. В русских духовных стихах рай был расположен за огненной рекой. Попасть в него можно было на лодке.
Хотя вряд ли пьяненькие артисты задумывались о так глубоко зашитых символах. Для них участие в спектакле было возможностью высказаться, пропесочив тех, кто имел деньги и власть и был неуязвим при обычных условиях. Уральские масленичные забавы были полны озорства, часто выходящего за рамки приличия.
По воспоминаниям Павла Бажова, он в конце XIX века наблюдал в селе Левшино, около Перми, такую картину:
«Собирали чуть ли не со всего села лошадей, до 60–70 голов, их подпаивали водкой, чтобы они «не смотрели сентябрем», запрягали гусем в большую лодку, в которую садились участники спектакля. Они так ехали по всей деревне, пели песни, гребя по воздуху веслами, атаман стоял на корме подбоченившись, брюхом вперед. Доехав до площади, останавливались, затем ставили спектакль».
Народная драма «Лодка» или, как она чаще называлась на Урале – «Шайка разбойников» появилась еще до того, как здесь был открыт первый театр, и успешно просуществовала как минимум три столетия.
Чем опасна была для властей «Лодка»?
Масленичный театр трудно было охватить цензурой. По формату он был близок к современному стендапу, который во многом создавался в моменте. Предусмотреть, что вылетит из уст артиста, не мог никто, иногда даже он сам. Первая часть представления обычно состояла из диалогов пройдохи Афоньки с персонажами, которые в рядовое время были защищены от критики своими деньгами и положением: глупо-самодовольным барином, жуликом-трактирщиком, хитрым старостой-двурушником, доктором-шарлатаном, монахом-обжорой и т.д. Едкие шуточки, которые звучали от персонажей, власть предпочитала почти не замечать или списывать на алкогольный ажиотаж. Полностью запретить постановки она так и не смогла.
Вторая часть представления «Лодки» имела драматический сюжет. Она рассказывала о разбойном атамане, который брал в плен девицу, а затем убивал ее. Иногда в повествование включался жених девицы, который тоже погибал. Почему-то такие кровавые сценарии были очень популярны в народе и не оставляли горького послевкусия. Заканчивалось представление обычно пирушкой разбойников. В нашу повседневность сюжет «Лодки» проник с народной песней про Стеньку Разина. Еще долго ее пели на домашних посиделках, пока она не сникла, многократно спародированная и оттого лишившаяся трагического окраса. Помните?
«Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные,
Стеньки Разина челны».
Разыгрывалась народная драма чаще всего на масленице где-нибудь на площади села, у околицы, на пруду, а то и прямо на улице и привлекала всегда массу зрителей. Ставили ее и на дому, особенно тогда, когда начальство почему-либо запрещало ее. Погасить зачастую непристойный юмор «Лодки» удалось только при советской власти.
На Урале чучело масленицы не жгли...
В отличие от центральных областей России, где «проводы масленицы» обычно были связаны с сжиганием чучела, в Тавде, например, масленицу «провожали» потешными сценками, перемежаемыми балагурством, в духе скоморошьих представлений. Пётр Городцов, наблюдавший такую игру в деревне Артамоновой на реке Тавде в 1908 году, описывает ее так:
«Крестьянин Иван Федорович Сазонов изображал «госпожу честную масленицу», а его главный воевода был Никифор Андреевич Калинин. Оба были в одних рубахах, распоясанные и босые. Кто-нибудь из публики спрашивал: «Гей, масленичка! А есть ли у тебя пачпорт?» И «масленичка» отвечала: «Вот у меня пачпорт». (А «пачпорт» состоял в том, что изображавший воеводу долго балагурил в стиле балаганного деда на темы, близкие односельчанам.) Публика встречала этот «пачпорт масленицы» гомерическим одобрением. «Масленицу» и ее клевретов угощали водкой, самосадкой и домашним пивом. А затем из среды зрителей опять раздавались голоса: «Ну-ко, масленка, распотешь честной народ да спой-ко старинку-песенку».
И «масленка» с «воеводой» пели старинную песню, как князь Белозерский на своей свадьбе схватился бороться с двумя молодцами, а они
...Брали князя за большие отворотнички,
Они выздняли его повыше себя,
Златы пуговки пукнули,
Шелковые петли треснули,
И его брюшина наскрозь прошла.
После этого Масленка – Сазонов начинал представлять народу, как Масленица парится в бане. Для этого он раздевался донага, брал веник, входил в бот-лодку и там парился на потеху публики».
Кроме «Лодки» еще одним разбойничьим сюжетом уральской масленицы были «Бусары». Она разыгрывалась в уральских деревнях в последний день масленицы. Это была комедия-игра. В ней принимали участие до 40–50 человек ярко и необычно костюмированных под экзотических «бусаров» (гусаров) в красные рубахи, плисовые шаровары, перепоясанные крестообразно шелковыми цветными шалями, с ленточками на головных уборах и т. д.
Их «командир» одевался в чиновничий мундир с «регалиями» и разъезжал на тройке со «стражниками» в солдатских шинелях, с соломенными жгутами в руках. Под его командой «бусары» ходили по знакомым домам и давали представления, заключавшиеся в пародировании солдатского учения.
Пётр Городцов пишет: «Ученье» не всегда проходило гладко. Вспоминая рассказы вернувшихся со службы солдат, участники представления разыгрывали и обычную для старой армии расправу над провинившимся солдатом.
«...Но вот один из бусаров не исполнил вовремя поворота – над ним суд. Приговорили: «20 плетей». Вышел казак, положили виновного на снег, один сел на голову, другой на ноги, третий «стегал нагайкой». Получив порку, виноватый ушел снова в ряды».
Иногда с этим представлением ездили из деревни в деревню, сопровождаемые многочисленными зрителями.
В советское время с народными традициями не церемонились. Масленица, которая предшествовала Великому Посту, оказалась «замешана» в пропаганде религиозного дурмана и вынырнула, обновленная государственным осмыслением, в последней трети XX столетия. Праздник стали называть «Проводы зимы». Его с помпой устраивали в городах и сёлах, затерев подлинную народность разрешенным форматом. Разбойничья масленица стала спектаклем для детского утренника, а пьеса «Лодка» почти стерлась из памяти.
Наследниками артистов масленичных выступлений можно считать современных рэперов и стендаперов, но это герои совсем другой эпохи, и вряд ли они воспринимают себя преемниками древнего формата. Правда, иногда каким-нибудь выражением в духе «Беспределишь? Косорезишь? Косяпоришь?» блеснет глубоко укрытая разбойничья натура уральцев.