При слове сказка наше воображение обычно рисует или красивые картины природы, или волшебных героев. У сказки по всем понятиям должен быть хороший конец. Но уральские сказки были суровы, поучительны и только в редких случаях волшебны. Да и волшебство в них было почти всегда с оговоркой. Встретился человек с тайной силой, помогла она ему, но нет у него полного счастья, только чуть-чуть, да и то готово упорхнуть. Чего удивляться, что уральцы, воспитанные на таких сказках, вырастали суровыми и ироничными.
Уральские крестьянские сказки про зиму были связаны с опасностями, которые поджидали человека со стороны суровой природы.
Народные истории
Сказка, которую рассказывали жители Косого Брода, напоминает поучительную историю, хотя в ней есть и доля юмора:
Силы много, а разума нет
Ехал мужик, зимой дело было. Началась пурга: снег валит, ветер дует сильный. Завалило все снегом. Лошадь встала, мужик уж замерзает... А умирать-то не хочется. Начал он помощи просить: молитву читает, к небу руки вздернул.
- Пресвятая Богородица, помоги мне вылезти из снега, сам застыл и лошадь тоже. Просил, просил, нет толку. «Ну дак что? Прошу я женщину с младенцем, как она поможет, слабосильная, - думает мужик, - попрошу самого Господа Бога».
- Батюшко-спаситель, помоги мне вылезти из снега, сам застыл и лошадь тоже.
Долго просил, не помогает. «Ну дак что? Старичонко он, силы у него, как у воробья, - думает мужик, - попрошу святых угодников».
- Святые угодники, спасите-помогите!
Услышали, видно, святые угодники молитву, послали помощь с небес: подул сильный ветер. Гужи порвались, оглобли поломались, лошадь вырвало и понесло, а воз-то в снегу остался. Опять горюет мужик: «Что за помощь! Перестарались святые угодники, так ведь молодые ребята. Силы много, а разума нет».
Сысертская зимняя история, бытовавшая в начале XX века, звучала так:
Познакомился с нуждой
Зима, стужа. Мужик рубит дрова в лесу. Тут барин едет, спрашивает:
- Чего это ты в такую стужу рубишь?
- Не я, барин, нужда рубит.
- Какая такая нужда?
Поблизости в поле стог стоял, мужик показывает на него:
- Вон она в стог спряталась.
Барину захотелось посмотреть, поехал к стогу. Немного осталось до стога, коням топко стало. Барин вылез, пошел пешком дальше нужду смотреть. А мужик сел на его коней и помчал. Вот барин и познакомился с нуждой.
Особняком стоит зимний сюжет из Нижней Салды. Всё как в настоящей сказке – шиворот навыворот, правда, волшебства маловато.
Три волка и оба красные…
Я в Нижнюю Салду зимой пошел. Иду-иду, оглянулся, а сзади три волка, и оба красные. Я сел на них, и они пошли за мной. Еду-еду, доехал до речки, тут стоит толстущая сосна, а в ней щель. Я палец в щель сунул — не входит, ногой попробовал — не лезет. В три погибели согнулся и залез. Сижу-сижу, вылезать уж надо, а не могу — растолстел с голода. Сбегал домой, принес топор, вырубил щель и вылез. А один раз поехал я по траву. Травы накосил, наклал воз. Коня надо запрягать, а он где-то пасется, как найдешь? Достал я свой перочинный ножик, раскрыл его, на лезвие встал. Смотрю, конь мой ходит на той стороне реки. Я и поплыл на своем складешке: рукой гребу, ногой толкаю. Коня поймал, сел на него и переплыл. Еду-еду, гоп-гоп, а топор-то сзади дерг-дерг и перерубил коню спину. Еду на одном передке, потом оглянулся и вижу, что зад-то коня пасется на лугу. Взял я лыко, иглу да сшил своего коня. Доехал до своей деревни, зашел во двор, а там заплот на собаку лает, потом за порог зацепился и порвал порог опоясником. Вот и вся сказка, пряников связка.
Истории Колдункова
Только Павлу Бажову удалось добавить мистики и волшебства в уральский фольклор. Недаром один из его псевдонимов был Колдунков. Но и его сказки оптимизмом не отличались. Даже в самом детском сказе «Серебряное копытце» зимняя история выглядит неутешительно. Начинается она почти как святочный рассказ. Девочку сироту, которой было невыносимо в приемной семье, забирает к себе жить одинокий дед Кокованя. Летом он ищет по тайге камни и золото, а зимой пытается выследить козлика, который ногой выбивает самоцветы. У девочки есть любимая кошка и они вдвоем на хозяйстве пока дед на работе и оттого не скучают. Только из-за рассказов деда захотелось девочке увидеть волшебного козлика. Потому напросилась она сопровождать его на зимовье в тайге. Вместе с кошкой они оставались одни по многу дней пока дед пытался найти волшебного козлика. Но козлик явился не деду, а девочке. Сказочное животное выбило копытцем целую гору самоцветов и исчезло вместе с кошкой, подругой девочки. Дед вернулся, но из-за метели они смогли набрать только чуть-чуть самоцветов.
«Кокованя сразу полшапки камней нагрёб, да Дарёнка запросила:
— Не тронь, дедо! Завтра днём ещё на это поглядим.
Кокованя и послушался. Только к утру-то снег большой выпал. Все камни и засыпало. Перегребали потом снег-то, да ничего не нашли. Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагрёб.
Всё бы хорошо, да Мурёнки жалко. Больше её так и не видали, да и Серебряное Копытце тоже не показался. Потешил раз — и будет.» Кошка так и пропала.
В сказе «Огневушка-Поскакушка» описана более оптимистичная история. Бедному мальчику Федюньке явилась девчонка, пляска которой указывала на место, в котором сокрыто золото. Правда, разбогатеть ему так и не удалось. С ним осталось только воспоминание о волшебстве.
«На другой день дедко Ефим раздобыл лыжи у знакомого охотника.
Сходили честь честью. По зарубкам-то ловко до места добрались. Вовсе повеселел дедко Ефим. Сдал он золотых таракашков тайному купцу, и прожили ту зиму безбедно.
Как весна пришла, побежали к старой березе. Ну, и что? С первой лопатки такой песок пошел, что хоть не промывай, а прямо руками золотины выбирай. Дедко Ефим даже поплясал на радостях.
Прихранить богатство не сумели, конечно. Федюнька – малолеток, а Ефим хоть старик, а тоже простота».
Мрачный реализм Дмитрия Мамина
Зимние рассказы уральских писателей больше напоминают прозу Стивена Кинга, чем умильные истории, рассказанные у камина. Любимый сюжет – замерзшие насмерть. Дмитрий Мамин-Сибиряк буквально смакует тяжелую жизнь своих героев, а потом безжалостно их убивает.
В рассказе «Зимовье на Студеной» появляется одинокий герой, вынуждены жить в тайге. Когда-то у него была семья, жена и дети, но они умерли от холеры. Их хоронили чужие люди, потому что он тогда был на охоте. Потом его покалечил медведь. И единственная предложенная ему работа – быть сторожем на дальнем зимовье в глухой тайге. Иногда по этой дороге двигались купеческие обозы и его задачей было сохранить сторожку для отдыха этих путников. Его компания – старая лайка по кличке Музгарко. Ее хозяин вогул умер, и пёс прибился к сторожу-охотнику. Герой мечтает о том, чтобы завести петуха, чтобы слышать что-нибудь кроме звуков леса. Описание охотничьего быта, приведенное Мамин-Сибиряком, может ввести в состояние депрессии.
«Колебавшееся в челе печки пламя осветило лавочку, на которой спал старик, и целый угол избушки. Из темноты выступали закопченные бревна, покрытые кое-где плесенью, развешанная в углу сеть, недоконченные новые лапти, несколько беличьих шкурок, болтавшихся на деревянном крюку, а ближе всего сам старик — сгорбленный, седой, с ужасным лицом. Это лицо точно было сдвинуто на одну сторону, так что левый глаз вытек и закрылся припухшим веком. Впрочем, безобразие отчасти скрадывалось седой бородой. Для Музгарки старик не был ни красив, ни некрасив.
Пока старик растоплял печь, уже рассвело. Серое зимнее утро занялось с таким трудом, точно невидимому солнцу было больно светить. В избушке едва можно было рассмотреть дальнюю стену, у которой тянулись широкие нары, устроенные из тяжелых деревянных плах. Единственное окно, наполовину залепленное рыбьим пузырем, едва пропускало свет».
Ближе к Рождеству у старика умирает любимый пёс, и он понимает, что по весне его ждет голодная смерть. Без собаки он не сможет охотиться. Старик отправляется в родные места, но по дороге замерзает насмерть.
«Сколько он спал, долго ли, коротко ли, только проснулся от петушиного крика.
«Волки...» — мелькнуло у него в голове.
Но хочет он подняться и не может, точно кто его связал веревками. Даже глаз не может открыть... Еще раз крикнул петух и затих: его вместе с котомкой утащил из ямы волк. Хочет подняться старик, делает страшное усилие и слышит вдруг знакомый лай: точно где-то под землей взлаял Музгарко. Да, это он... Ближе, ближе — это он по следу нижним чутьем идет. Вот уже совсем близко, у самой ямы... Открывает Елеска глаза и видит: действительно Музгарко, а с Музгаркой тот самый вогул, первый его хозяин, которого он в снегу схоронил.
— Ты здесь, дедушка? — спрашивает вогул, а сам смеется. — Я за тобой пришел...
Дунул холодный ветер, рванул комья снега с высоких елей и пихт, и посыпался он на мертвого Елеску; к утру от его ямки и следов не осталось».
Рассказ был написан в 1885 году, еще в Екатеринбурге. Но и перебравшись в Петербург, занявшись написанием детских рассказов, Дмитрий Мамин-Сибиряк ничьих чувств не щадил. В 1893 году был опубликован его рассказ «Серая шейка» об уточке с поврежденным крылом. Она пыталась скрыться от лисицы в полынье, но мороз все крепчал и с каждым днем полынья уменьшалась. Рассказ заканчивался смертью птицы: «Утром, когда было особенно холодно, Заяц прибежал напиться к полынье; но она уже замерзла, а от бедной Серушки осталась на льду кучка перьев...» Не привыкшие к суровым уральским сказкам петербуржцы буквально заставили автора изменить концовку. В тексте, который сегодня проходят в школе, старичок-охотник промахивается и спугивает лису, но спасет уточку, забирая ее с собой домой.
Рождественский рассказ по-уральски
После появления в 1843 году «Рождественской песни в прозе» Чарльза Диккенса, приходит мода на волшебные истории, счастливо заканчивающиеся в Рождество. На Урале жанр рождественского рассказа не менее суров и назидателен, чем литературные сказки Мамина-Сибиряка. В газете «Екатеринбургская неделя» в 1895 году был опубликован рождественский рассказ Елизаветы Гадмер «Сон». Начинался он почти волшебно:
«Тихо в лесу. Как очарованные, стоят — не шелохнутся стройные сосны и ели; притихли — ждут, не пожалует ли воевода-мороз производить смотр. Матушка-зима позаботилась: белым пухом принарядила милых дочерей, серебряным инеем пересыпала им темные кудри и глядит — не налюбуется, как от пышного убора стыдливо клонятся головы красавиц… Хрустнула ветка, другая; слышится, кто-то идет... С вязанкой хвороста за плечами показался худенький десятилетний мальчик. Тяжело дыша, с трудом, шагает он по рыхлому, глубокому снегу, беспокойно озираясь по сторонам. Уж не заблудился-ли он?»
Дальше события развиваются так. Мальчик, собиравший хворост, сел отдохнуть под деревом и стал думать о своей жизни. Была она не слишком радостной. Автор намекает, что все от несправедливого устройства мира. В полузабытьи ребенку начинает казаться, что с ним говорит сосна или какое-то видение.
— Слушай! я расскажу тебе чудную сказку. Далеко, далеко, на краю земли, в холодных волнах Ледовитого океана, покоится мрачный, пустынный остров, погребенный вековыми снегами. Гряда скалистых гор с зубчатыми, остроконечными вершинами, увенчанная ледниками, змеей тянется вдоль берега, как чудовище, закованное в ледяной панцирь, и круто обрывается в воду громадным, приплюснутым камнем, напоминающим притуленную голову какого-то животного. Безжизненный взор неподвижных глаз как-бы с мольбой и надеждой устремлен вдаль, где возвышается неприступная ледяная гора с высокой вершиной, затерявшейся в небесах. Там, говорят, построена тесная, мрачная башня, где томится в неволе вечно—юная, прекрасная царевна. Ей должен бы принадлежать весь мир, а ее оттеснили на край земли и заперли в темницу. Если освободить ее, на свете не станет ни зла, ни вражды, ни притеснителей, ни угнетенных, ни бедных, ни богатых, все будут равны, все будут счастливы. Застывшее чудовище сбросит ледяные оковы, примет новый, прекрасный образ, и просветленный взор его загорится другим выражением. Солнце высоко поднимется на небе, растопит снега и льды. Зазеленеют луга и деревья, зацветут цветы, и вечная весна воцарится на земле...
Высокая, бледная фигура простирает к нему тощие, бескровные руки: бесцветные глаза ее мерцают тусклым, холодным блеском. Ни жалости, ни участья нельзя ожидать от этого безжизненного взора.
— Не плачь! повторяет она: то, чего ты искал, не мечта; оно существует в действительности. Но для того, чтобы найти его, не надо ходить далеко. Темница — это человеческое сердце. Прекрасная царевна, заключенная в ней, — любовь к людям. Стоит дать ей свободу, и счастье водворится на земле. Только люди не хотят понять этого, гоняются за призраками счастья и забывают настоящее, которое всегда находится при них».
Дальше ледяная принцесса хочет дать мальчику все, но забрав его из мира.
— Я заморожу твое сердце; оно не будет чувствовать жалости, и людские страдания не станут тебя огорчать.
— Нет, нет! Я не хочу этого! Пусти меня! Я жить хочу! хочет крикнуть Миша и не может: похолодевший язык отказывается повиноваться...»
От уральской Снежной королевы Мишу спасает продавец ёлок, который в самом начале рассказа проехал мимо мальчика, оставив его одного в лесу. Миша нес хворост для своей семьи. В санях для Миши и его топлива не было места. Удачно совершенная сделка побудила продавца вернуться и ребёнок чудом не замёрз в лесу.
Рассказ заканчивается так:
«Ёлки-то я все гуртом прасолу продал, весело говорит он, похлопывая рукавицами: к добру, видно, встретил тебя: хорошую цену взял. Так и быть, за это довезу тебя, садись... Слава Богу! Значит, все это было только сон. Смерть отодвинулась далеко, а счастье осталось — вместе с жизнью, вместе с бьющимся сердцем, открытым для жалости и любви».
Прошло время, жизнь наша стала теплее и цивилизованнее, но холодные зимние истории прошлого помогают понять, как складывался тот самый уральский культурный код, который бродит в людях, выросших на Урале.